В "расхожей экономике" и массовом сознании собственно спрос рассматривается как некий, статически наличествующий, источник экономической активности, либо источник, имеющий характер общественной флуктуации с более-менее известными характеристиками. В последнем случае имеет смысл говорить о "проявленности", или кванте, спроса – особенно когда такие случаи подтверждаются историческими прецедентами бума вроде голландского "тюльпанного". Спрос в качестве волны мыслится реже – хотя, казалось бы, именно в таком качестве он и должен мыслится в историческом контексте как часть процесса общественного бытия – тогда говорят о "волнах спроса" той или иной длительности. (И, конечно, здесь обнаруживает себя различие пониманий экономистов и историков одних и тех же вопросов.)
Еще реже ведется разговор о резонансной природе этой волны (если вообще ведется). Которая, с одной стороны, должна порождаться каким-то внерыночным или вообще внеэкономическим источником некоторой интенсивности, длительности и устойчивой, поскольку сам спрос и является условием экономического роста; и, с другой стороны, она сама должна порождать экономический рост (включая рост благосостояния жителей), будучи интенсивной, длительной и устойчивой для этого роста в системе экономических отношений, бытующих в собственных пределах в качестве достаточного для того резонатора. Именно из этой интуиции резонатора, скорее всего, берется распространенное представление об экономике как о "процессе одного контура", "одной ойкумены" или "одной страны" (собственно "национальной экономики" как таковой), антитезой которой и было предложено ее рассмотрение как взаимодействия нескольких контуров, ойкумен или стран с различным ресурсно-финансовым потенциалом. Если рассматривать такое взаимодействие как экономическое осциллирование со стороны других, то становится очевидным, что между представлением об экономике как о неком "социальном резервуаре", в котором что-то происходит, и о ней же как о взаимодействии таких резервуаров (рекурсивно мыслимом), нет противоречий; более того, национальную экономику оказывается возможным определить через целостное взаимодействие (или взаимодействие внутри целостности). А замкнутый рынок – как некую "экономическую погремушку": полый шарик, внутри которого звенят привнесенные туда когда-то и оставшиеся там деньги; а изменить звучание этого шарика нельзя по причине его герметичности. Иной вопрос – в самой этой внеэкономической природе спроса, на своем уровне мыслимого в аспекте резонатора в ответ на что-то, а не осциллятора экономического роста. Ранее автор этих строк обозначил существенную и достаточно сложно и специфически устроенную, область общественной жизни, непосредственно порождающую смыслы и представления об образе жизни, лишь отчасти имеющую экономическое или рыночное измерение – это медиасреда, или среда массовых коммуникаций, в которой также обнаруживаемы резонансные процессы распространения информации, их усиление и гашение. Сумма знаний об этой среде составляет полноправную часть резонансной теории спроса. Главным вопросом которой является вопрос о сквозной связи внеэкономической общественной динамики уровня базовых акцентов, ценностей, мифов, предпочтений и интенций с реальным адаптивным улучшением благосостояния общества и его отдельных членов, существенным (но лишь частным) средством к которому является пресловутый экономический рост. Здесь даже, наверное, следует использовать другое существительное, и следует говорить не о росте (мало ли где что выросло), а о способности к актуализации природных сил и коммуникативных возможностей общества. Именно поэтому здесь существенным оказывается различие понятий экономического роста и экономического развития. В рамках теории именно последнее имеет позитивное значение, тогда как первый таковым оказывается далеко не всегда: та же неокономика утверждает, что деньги обеспечивают ростовое развитие бедного контура через разрушение сложившихся хозяйственных связей, при этом разрушение долго существовавшего далеко не всегда ведет к долгосрочности благополучного существования улучшенного. А потому вопрос о спросе в аспекте понятия резонанса видится оправданным рассматривать относительно понятия инвестиционных затрат как антикатегории именно спроса. В неокономике деньги приходят в контур до последнего, но заведомо предполагают таковой, то есть фактически являются ничем иным, как главным инструментом создания нужды, хотя, казалось бы, есть главный инструмент от ее избавления.
Безотносительно к тому, носит он денежный или внеденежный характер, процесс инвестирования как целесообразных затрат той или иной степени обоснованности (за каковой всегда стоит та или иная степень информированности и эмоциональной подконтрольности) есть также форма осцилляции. Наблюдаемая на конец 2019 года тенденция мировой экономической системы к отрицательному возврату вложений может быть рассмотрена как эффект затухающего эха вместо опосредованного обратного резонанса, которым де-факто является прибыль с приростом капитала и проблемой расширенного воспроизводства в смысле Розы Люксембург. Именно в этом последнем случае капитализм, ориентированный на прибыль как на доминантный тип дохода, подобен шизофрении: оба явления представляют собой самовоспроизводящийся резонанс. Так что фрейдомарксисты были правы, сближая эти два понятия и актуализируя в этом сближении аспект человеческой телесности.
Резонанс между двумя подобным системами (наглядно – в простом случае двух взаимосвязанных механических маятников) есть явление взаимоответности, то есть представляет затухающую (без внешнего воздействия на них) последовательность циклов взаимной осцилляции с затуханием осциллятора и обратного воздействия на него со стороны достигшего пика резонатора. Подобным образом можно рассматривать отношения циклов инвестирования и спроса, имеющих высокую степень опосредования в системе общественных отношений. И чем более сложна эта система и высока сложность, тем более гарантия взаимного поддержания этих процессов, отношение которых в чем-то подобны химическим часам: наличие одного не исключает другой, но рост значения одного в сторону критического находится в обратной зависимости от другого. Этим пространством опосредования инвестиций и спроса в обществе автор этих строк как раз предлагает рассматривать медиасреду в широком понимании.
В этом смысле опосредования то, что привыкли понимать под накачкой ("стимулированием") спроса деньгами – бесплодной по своей сути процедуры тотального кредитования, есть ничто иное, как вырожденный случай инвестирования – непосредственного вложения в потребление либо опосредованного наиболее простыми маркетинговыми каналами в медиасреде общественного организма, минуя более сложные (и менее подконтрольные, а потому менее доверительные) каналы экономической логистики ресурса вложения (прежде всего – денег). Поэтому выражение "стимулирование спроса деньгами" неверное: то, что под ним обычно подразумевается – это стимулирование деньгами потребления. Оно же есть накачка массового потребления, чреватая известными абсурдными ситуациями, неоднократно обыгранными в комедийном кинематографе. Спрос же стимулируется смыслами, вырабатываемыми тем лучше, чем дольше они находятся в системе медиаферментации в виде пользовательского контента, мемов и новаций предложения, даже если эта медиасреда в своей наивысшей сложности есть результат существования рынков. Как говорится, "в здоровом теле здоровый дух". А в той или иной форме этот аспект общественного бытия существовал во все периоды истории homo sapience, во многом определяя самое сапиентность. Самый примитивный вид формирующего спрос смысла – статус "общественного положения" и сопровождающее его атрибутивно-статусное потребление. Акцент на нем как на исключительном и сущностном весьма любят делать страдающие редукционизмом и государствоцентризмом экономисты.
Но этот смысл далеко не единственный – и, прежде всего, в высших уровнях элит, большая часть тех из которых, что имеет достаточную родословную, лишена необходимости кому-либо что-либо доказывать. Кроме того, массовизация информпространства изменила сам характер элитности – с одной стороны, поставив самое ее под вопрос, а с другой – сделав ее более открытой и демократичной, обеспечив тем самым больше возможностей развития в формах ренессансной "аристократии доблести и виртуозности", берущей начало в еще более ранних периодах "божьего дворянства" и понятиях античной эпохи. Вместе с тем, медийное смыслополагание безусловно, исторически обусловлено. Можно сказать, что мы живем в эпоху, когда деньги носят как никогда наиболее выраженный медийный характер. Не медиа – атрибут рынка, а рынок растворился в медиа, и в этом смысле попросту растерялся, почти выйдя из-под контроля государственных эмиссий. Местом, где существует что-либо наиболее рыночное, нынче стали медиакоридоры, но эту трансформацию отчетливо заметили пока лишь практики, а не теоретики, да и те не вполне понимают, что с этим делать. Однако осталась одаренная информпотоками растерянная же общественная масса, в большинстве своих представителей не осознающая, что делать со свалившимся на нее историческим счастьем. И, конечно, не представляющая, как выступать осциллятором, оформляя собственные желания. Желания массы по-прежнему существуют через постмодернистские машины, которые "работают, ломаясь". А потому тому, кто станет подвизаться осуществить трансформацию в этой сложности, придется заменить механизм слома иным механизмом осцилляции, поскольку массы по-прежнему реагируют разрывом, главный инструмент которых – деньги. Да и стоит ли это делать? Может, их удел – так и оставаться пассивным резонатором? Да – до тех пор, пока спрос находится под гнетом инвестиций, а находится он там по причине представления о том, что его природа подчинена им и отсутствия представления о том (очевидном, казалось бы, обстоятельстве), что сами инвестиции представляют разновидность платежеспособного спроса. И здесь уместно перейти к вопросу о том, в каком смысле эти массы движимы. Вернее, что именно мы привыкли понимать под подвижностью масс, если только не рассматривать в качестве таковой случающиеся время от времени волны массовой миграции, порождающие унылое скитание по свету с лишениями? Ведь те самые "машины желания, которые работают, ломаясь", есть ничто иное, как противоестественное квазиразвитие переуплотненных обществ посредством образования трещин, все еще изолированных от обществ остального мира – то есть сохраняющееся внутреннее отчуждение человечества, но в более масштабном виде. Может, мы имеем дело просто с особой привычкой научной интуиции наиболее широких общественных слоев? Ведь действительно, развитие спроса до инвестиционного уровня создается именно расширением и осознанием в сравнении масштаба собственного интереса, а таковой создается не иначе, как комфортным перемещением именно в экономически значимых масштабах.
Добавить комментарий