К разговору О.В.Григорьева про новые городские поселения-миллионники как средство решения экономических проблем современной России, с образованием в этих поселениях финансового сектора как средства работы на разнице экономических потенциалов, при фактическом признании того, что на глобальном уровне финансовый капитал перестал работать. Однако понятый таким образом локальный капитал еще вовсе не означает так называемую регионализацию финансовых рынков. Здесь нужно учитывать то, что, когда говорят о регионализации финансового капитала, то, как правило, под этим подразумевается распад глобальных финансовых систем.
Неокономика фактически утверждает не только условность, фиктивность денег как таковых (с учетом моих собственных оговорок – семиотичность), но и то, что и финансовые, и промышленные, предприятия могут присутствовать как в реальном, так и в финансовом, секотрах. А потому и собственно финансовый сектор, привлекаемый в провозглашаемые необходимыми новые селитебные территории, есть сектор изначально локального уровня, создаваемый и привлекаемый под масштаб города-миллионника (2-5 миллионника, насколько помню). Фактически, это локальное купечество. А потому такой финкапитал, работающий внутри и между такими городами, уже не может иметь глобальный масштаб (либо память глобального масштаба) собственной деятельности.
Что касается памяти работающего в локусах финсектора, то ее важным содержанием, обеспечивающим деловой интерес выживания предприятия, неизменно должен быть учет ограничений собственного роста – прежде всего, территориального; фактически это означает добровольный отказ от любых M&A, и внутреннее признание права на существование конкурентов. Могут ли вообще существовать такие бизнесы? Или же это означает наличие (и требование наличия) более общих социальных регулятивов, вроде тех, что НИЦ «Неокономика» рассматривает на примерах швейцарского и североамериканского конституционализмов? Если откладывать последнее повествование, образующее отдельную большую тему, то добровольное самоограничение наверняка должно быть либо чем-то вроде «кодекса чести русского купечества», либо памятью о том, чем дело кончилось – тепловой смертью экономической вселенной. Вот только будет ли конкретный «финансист» в своем локусе занят исключительной заботой о собственнном бизнесе, особенно если его дела пойдут в гору? Обыденная логика, равно как историческое усмотрение, подсказывают, что, по мере улучшения ситуации «финансист» либо задумывается о вечном и высоком, создавая Ренессанс, либо (столетия спустя), понимая, что его позиция в мире людей (и, далее, по его разумению – в мироздании вообще) является ключевой, стремится все более эту позицию развивать и возводить в степень, параллельно способствуя созданию невидалей вроде ИТ-рынка, и еще более убеждаясь в собственной демиургической значимости.
Все это означает, что локальное извлечение прибыли наверняка каким-то образом должно быть частной повседневностью, структурно отличающейся от таковой в предшествующие эпохи и на любом территориальном масштабе. Неокономика утверждает естество финансовой жизни в формате территориальной империи как формы управления обществом. Однако она же утверждает, что ни территориальная империя, ни национальное государство не могут быть для России решениями, а потому разрабатывает особую концепцию проектного государства, беря в качестве базовых примеров упомянутые типы конституционализма. Между тем, коли речь идет о новых урбосредах, локальные финансы неизменно должны быть рассмотрены в рамках концепции проектного государства.
Добавить комментарий