Немного о примате права или морали относительно экономических теорий

Небольшая реплика Хазина в контексте X форума "Диалог цивилизаций" опуликована здесь: http://worldcrisis.ru/crisis/1025153. Мой небольной комментарий на эту реплику - ниже.

Дело в том, что сами "традиционные" нравственные ценности, о которых говорит МЛХ, не обязательно могут быть и даже являются именно традиционными. Они именно религиозные, но когда они появлялись (становление христианства, ислама, для иудаизма была своя специфика, ибо связана с христианством), то совсем не были нравственно корректными для тех политеистически-традиционных обществ, в которых они возникли. Собственно, свобода выбора нравственных ценностей – сама по себе нравственная ценность, сидящая глубоко в структуре аврамического мировоззрения, постулируемая в контексте осознания необходимого и благого и добровольного их принятия, а также – в контексте представлений о снисхождении Святого Духа. Но, поскольку тема эта более глубока, нежели ее затрагивает МЛХ, упускаются из виду именно ее вариации, приведшие, опять же, к определенным извращению и  редукции, допускающим, в конечном итоге, человеческий произвол в большей степени, нежели он изначально постулировался. В частности, вопрос о свободе воли как условии моральной ответственности основательно ставился первым научным богословом Нового Времени Эразмом Роттердамским, который, сам не будучи протестантом, заложил очень многое в основу современных протестантских взглядов. Причем извращение и редукция связаны именно с британским, а не с «имперско-гибеллинским», мировоззрением (последний, говоря условно, и был представлен Эразмом).

Теперь что касается необходимого и благого. Это то, что в христианском богословии имеет выражение в проблематике отношения закона и благодати, связи Ветхого и Нового Заветов, и тут есть одно очень важное обстоятельство, имеющее непосредственное отношение к Хазину как к ученому. Дело в том, что он ведет речь об отношении морали и права, которое связано, в первую очередь, с юридическим, нежели с богословским, предметом. В законодательстве христианских стран эти предметы встречаются, как только примат морали («закон должен быть справедлив» – в противовес неолиберально-латинскому, языческому и юридически-классическому, «закон суров, но это закон») сталкивается с отношением благодати, стоящей над законом, даже если он справедлив и морален. И в этом смысле мораль и нравственность обнаруживают свою сверхрациональную природу в системе христианского мировоззрения. Закон – это рациональное, состояние до закона – это до-рациональное, состояние до-логичного, а сверхрациональное – это то, что превосходит имманентно данное, структурированное понятие о справедливости, научности, устроенности, организованности и т.п. вещах. Благодать, истина и милосердие – выше закона, и не редуцируется до системы заданной логичности. Они нисколько не отрицают закон, но идут дальше него. Такая вот «теорема Геделя», однако!

В связи с этим стоит упомянуть, что Михаил Хазин – экономист и математик, стремящийся, что очевидно, выйти за рамки собственной научной данности, а по своему иронично-скептическому характеру подобен самому Эразму. Тем не менее, в силу всего отмеченного здесь ранее, экономика для него – строгая и даже точная наука, сформированная в рамках все той же парадигмы научно-технического прогресса, которая, в свою очередь, вряд ли могла бы возникнуть, если бы не было «длинного XVI века». Кроме того, экономика – это особым образом заданная этика, предполагающая вполне конкретный набор взаимосвязанных между собой, осознаваемых или нет, человеческих отношений, замкнутая, к тому же, на отношения с природной средой. Именно эти вещи, в конечном итоге, позволяют строить экономические теории и модели и давать прогнозы экономического развития. И теперь вопрос: а допустимо ли Хазину, с учетом сказанного, признавать что-либо  сверхрациональное в интерпретациях чего-либо, имеющего экономическую природу? Допускают ли это те неомарксизм и «австрийская школа», которых придерживаются Хазин и его коллеги из НЕОКОНа? Иными словами, можно ли допустить сверхрациональное в экономическую науку (или, скажем шире, в науки об обществе и хозяйствовании-человека-в-природе), такое, которое при этом не было бы мистическим? Предполагаю, что для этого придется менять парадигмальные основы самой научности – возможно, путем обращения к более глубоким корням представлений о рациональном аврамического мировоззрения.