Нынешний мир переходит в новую фазу своего существования. Она неизвестна – прежде всего, экономически, а потому высказываются достаточно обоснованные опасения о том, что мир переходит в неоархаику. Оперируют лишь известными категориями доходов, заданными еще Адамом Смитом – ренты, зарплаты и капиталистической прибыли, связанными с представлением о массовом доминировании в обществе одной из них и соответствующем такому доминированию наборе поведенческих паттернов и ценностей, в том числе этических – то, что, в свою очередь, объединяется в понятии общественно-экономической формации. В рамках марксизма сама такая доминанта объявляется базисом, а паттерны и ценности – надстройкой. Ранее в своей заметке "Доход и формации: экономическая гипотеза с позиции баланса" я писал об этой связи формации с типами доходов и о том, что такого рода доминирование одного вида доходов над другими, или дисбаланс, как раз и является причиной возникновения неравенства и несвобод, в пределе ведущих к рабскому состоянию, тогда как их гомеостатическое равновесие (которое всякий раз, конечно, динамично) или баланс оказывается экономическим способом реализации того общественного состояния, что многим считается идеальным и недостижимым. Я также предположил, что открытость ко всем видам доходов для каждого члена общества является условием достижения такого баланса. При этом я отмечаю, что в большинстве трактовок общественно-экономических формаций они рассматриваются, в духе провозгласившего их классика, именно в политическом их ключе, когда речь идет о смене одной из них другой, с объявлением предшествующей формации отжившей свое и безвозвратной. Именно последнее сегодня есть предмет широкой научной ревизии исходного формационного подхода (в общем смысле и по сути – фазового, описываемого логикой состояний). Однако говорящие про уход мира в архаику, похоже, не вполне отдают себе отчет в том, что такое говорение оказывается во многом проекцией архаичности их собственного мышления на окружающий мир, не способного выскочить за рамки собственной системы категорий.
Если задаваться вопросом о том, что же будет дальше, то сегодня неплохо было бы подвергнуть ревизии представления о порядке и способах формирования дохода как такового, вернуться к самому понятию дохода относительно критериев его полезности и той сложности общественных отношений, в которых эта полезность обретает свою многослойность. Обращая внимание на устойчивые выражения научного языка. Одним из них является выражение "капиталистическая рента", выглядящее как некая "бета-версия" зарплатно-рентной "догмы Смита" и представляющееся внутренне противоречивым относительно типологии самого же Смита, но при этом используемое, когда речь идет о капитализме, особенно в сельском хозяйстве. А когда речь идет о доходной сути заработной платы, можно встретить временами разгорающиеся дискуссии о том, считать ли доход среднего или мелкого предпринимателя следствием его квалификации либо удачности – в том числе о том, в какой мере квалификация человека определяет его экономическую удачливость в какой степени зависит от системы разделения труда, в которую он встроен либо из которой исключен, и в каких степени и перспективе эта система содержит для человека некоторых квалификаций и навыков риски лишения его доходов и благ. Часто это вопросы о том, считать ли торговлю профессией или она есть больше воспитанная с детства или даже определенная структурами мозга черта личности или склонность к деятельности. Реже здесь вспоминается о способности самого человека рассматривать свои квалификации и навыки в качестве непосредственного коммерческого ресурса, торгуемого за более-менее регулярное вознаграждение. Как правило, знатоки экономики начинают все сводить к встроенности в систему разделения труда, без которой отдельная личность – ничто, и уж совсем редко здесь вспоминается то, что говорил Смит насчет неоднозначности квалификации разных видов деятельности с точки зрения зарплаты, и то, что касается типологии дохода "индивидуального предпринимателя". Чем является его доход: прибылью, если типичную услугу он оказал эксклюзивно и в ответ за высокий запрос; рентой, если получает его регулярно и без особых затрат; или платой отдельному человеку заработанных им денег за потраченные усилия в соответствии с его квалификацией? Действительно, такие рассмотрения редки, особенно в среди тех, чьи экономические представления классичны, поскольку, если верить той же "Биополитике" М.Фуко, подобное предпринимательское отношение человека к своим способностям и компетенциям является изобретением именно неолиберализма, одно упоминание которого действует на представителей "политэкономической классики" как красная тряпка на быка.
Между тем, такое распространение коммерческого измерения на отдельную личность как субъекта, сознательно и доминантно действующего в таком измерении – не только про столь широко обсуждаемый на вторую декаду XXI века "безусловный базовый доход", но и про то, что эта находка нивелирует "зарплату" как социальный феномен, проблематизируя социализм как "власть зарплат" (о заимствованиях и "бесприданности" социализма по-своему говорит и Фуко). Сама зарплата здесь "разбивается" на ренту и прибыль, причем в качестве вопроса самого человека об отношении к плате за собственный труд, будь она в натуральной или в денежной форме, как к тому или к другому. Во многом это вопрос этики, то есть норм поведения и отношения к другим людям и к обществу, и соображение о том, что вопрос-де поставлен неправильно, и что зарплата, согласно великому классику экономической науки Смиту – нечто особое, отличное от ренты и прибыли, всерьез задавшегося им с толку не собьют. Понятно, что для бюрократа, который "всегда на месте" и "служит" фактом строго регламентированного пребывания на этом самом, строго регламентированном, месте, будет предпочтительнее рентное отношение, а также рентный режим, собственного дохода. А для работника коммерческого сектора, даже если он – наемный работник, доход всегда будет рассматриваться с точки зрения прироста блага, то есть в аспекте вопроса: "какая мне выгода в смысле жизненных перспектив помимо того, что просто квалифицированно выполняю какие-то действия"? Бюрократ (почти во всех случаях синоним слова "госслужащий") считает, что получает именно зарплату в соответствии со своей квалификацией (ключевую роль в которой играет так называемая "ученая степень") и "выслугой лет" (категорией, еще более отчетливо свидетельствующей о рентном характере его доходов). Тогда как продающий свой труд в коммерческом секторе часто интерпретирует свою деятельность как мини-версию деятельности владельца предприятия или фирмы: широко распространена хохма, когда на обращенный к человеку вопрос о том, кем он работает, можно услышать "банкиром", а потом выясняется, что в действительности он "банковский служащий" (отдельный вопрос – о том, кому и чему в банке можно "служить").
Актуальность вопроса о том, чем личность должно считать приходящие ей из внешнего мира блага в ответ на какие-то, выдаваемые ею в мир, способности или усилия (или способность к минимизации таковых), сочетается с актуальностью того, что сама финансовая система, выстроенная на скандальном сожительстве капиталистической "рентной прибыли" (наиболее гарантированной лишь в крупных, иерархически устроенных, корпорациях, ибо "too big to fail") и социалистической "рентной зарплате", гарантированной также только в крупных, иерархических же, государственных и корпоративных, структурах (причем чем ближе к центру, тем более в объеме, чем дальше от центра, тем более гарантированно), за многие столетия и даже десятилетия своего существования порядком истрепалась и выглядит нежизнеспособной.
Социальной инженерии, квалифицированной и сознающей свою силу общественного блага, сегодня ставится задача в виде социального заказа: как обеспечить экономическую самостоятельность и безопасность отдельных личностей вне крупных человеческих стай, иерархически устроенных. Именно поэтому в начале XXI века ставится вопрос о фиатных деньгах и появляются их криптовалютные формы, и ведется та самая критика формационного подхода в смысле возврата "прошлых" форм. Действительно, они возвращаются, если и прибыль, и ассоциированная с ней зарплата представляют собой лишь имитацию (симулякр) за которой кроется стремление к собственно сублимированной ренте. А то, что она имеет современную форму, позволяет говорить стремящемуся к ней о собственной "современности", воспроизводя при этом архаические паттерны сознания и поведения. Здесь нет никакого противоречия – иное дело, что здесь есть пагуба, состоящая в том, что такие люди не знают, в чем действительно может или должна состоять развитая форма ренты в нынешних исторических условиях. Им не приходит в голову, что рентные отношения или рентный доход также могут развиваться, а не воспроизводиться в прежних формах на новой основе развитых рыночных отношений. Такой более развитой формой как раз и является позиция "сам себе менеджер", но она не гарантирована в достаточной мере ни в плане экономической, ни даже личной безопасности. И если менеджер есть "сам себе купец", то, в частности, ему должен быть доступен собственный и не обремененный извне инструмент логистики – прежде всего, своего живого тела. В свое время на это была направлена революция Генри Форда, но это было время, когда модерн шел в гору, и самостоятельность предпринимателя еще не была подавлена массовым стремлением к сублимированной социальной ренте, проникшей даже в коммерческий сектор. Не случайно признаком конца 1990-х – началом 2000-х гг. в России было отмеченное самоназвание банковских клерков.
В этой связи вопросами об экономической фазе будущего наверняка должны стать "в чем формируется личная рента будущего и из чего ее получать?", а также "как быть активным, продуктивным и успешным вне крупных иерархий, если вообще не вне иерархий?". На второй вопрос, идентичный по смыслу фуллерову вопросу "что отдельный человек может сделать такого, чего не могут крупные корпорации?", ответ, казалось бы, лежит на поверхности: это становится возможным, когда отдельный человек может безболезненно уйти из сообщества и, комфортно и произвольно перемещаясь, обеспечить связь удаленных платежеспособных пространств собственным присутствием. Но это – едва ли не то же самое, что представляет антропологию экономического человека Адама Смита: это ситуация, когда производитель благ оказывается способен уйти от одной феодальной иерерхии (общественной иерархии, выстроенной в одной феодальной системы) в другую. И когда критическая масса таких людей, способных "выходить из данной системы" (а всякая иерархия всегда, так или иначе, есть замкнутая система, даже если она имперская и реструктурирует под себя максимум окружающего пространства) достигает определенного значения, рушатся системы иерархий, достигая сначала состояния супериерархии абсолютизма, а затем – изживая себя в своей замкнутости под собственной тяжестью. Для этого нужны технологии и практики номадизма, которые не тривиальны на первый взгляд, однако системная проработка вопроса способна дать представление о способах их персонификации и повышения эффективности.
Ответ на первый вопрос связан с ответом на второй: рента возникает в самой удовлетворении этой потребности "выхода из системы", и она как вид дохода тем более именно рента, чем меньше затрат приходится на логистику. Это – рента со спроса, но здесь есть нюанс низкой емкости рынка, который также играет существенную роль ограничителя сроков получения этой ренты. То есть для последней (а понятие емкости исчисляется для случая личности большими цифрами) возникает еще один вопрос о природе этой самой срочности: эта срочность хроникальная или эоническая? Обычно рента понимается именно как хроникально получаемый доход, за который не нужно бороться. Тогда как прибыль мыслится именно в качестве скачка из прошлого в будущее, не просто минуя конкуренцию, но заведомо получаемой в презумпции конкурентного поля, часто жесткого. Предприниматель потому и оказывается успешным, что "успел".
А вот зарплаты мыслятся, причем как политэкономически, так и обыденно, и так, и эдак: как регулярное исполнение более-менее квалифицированной работы на постоянной основе и как успешная сделка на выполнение разовой работы или некоторого цикла работ. В этом смысле само понятие о доходе оказывается возможным определять не только относительно триады Смита, но и относительно стоико-делезовской дуады типов времени. Которые, по сути, представляют собой ничто иное, как режимы существования системы. Поскольку доход – э всегда то, что добывается и происходит, а также воспроизводится во времени. И деньги относительно этих типов времени функционируют в разных режимах, причем это нечто отличное от григорьевской разницы финансовых и потребительских денег – с одной стороны, и... не совсем отличное – с другой. Поскольку в григорьевском различии разница финансиста и потребителя состоит в способе использования денег, но этот способ не соединен жестко со способом получения дохода (ибо и финансист может использовать деньги потребительски, и потребитель мыслить их инвестиционно – например, инвестируя в себя), хотя признается, что финансовое, инструментальное, вложение денег – рисковое, тогда как потребительское определяется в своей рациональности регулярностью дохода и большей частью не связано с инвестициями как отношением будущему (в каковом смысле последнее представляет собой особую ренту с общественных механизмов экономического воспроизводства). А соответственно, не связано и с долгосрочной экономической аналитикой – прежде всего, аналитикой рынков и фундаментальным анализом экономических и внеэкономических трендов. Но ведь срочность инвестиций финансиста определяется биржевой конъюнктурой и предсказуемостью перспектив, то есть горизонтом прогноза. И если горизонт узкий, то финансист начинает "играть на шортах", что для глобальных рынков есть верный маркер глобальных же кризисных процессов.
Смитовы понятия о доходах коннотативно весьма нагружены и ориентированы на выявление представлений о них с точки зрения регулярности процесса их получения, хроничности. То есть сама хроничность есть искомый экономический закон как научная истина. Григорьев усматривает экономический закон в нарушении регулярных хозяйственных закономерностей, создаваемых той или иной формой денежной интервенции в экономический контур, мыслимый в презумпции гомеостатичности и даже замкнутости его общественных связей, а также протекающих в нем общественных процессов. Однако без общеспецифических принципов регулярности для каждого смитова вида доходов последние представляют собой не более, чем виды случайного – разные режимы или аспекты хаоса. Представление о доходе с экономической точки зрения, то есть с точки зрения на него как на средство дальнейшей инвестиции, позволяет рассматривать его получение как направленный на разные вещи или цели результат человеческого действия. Именно в этом, кстати, состоит суть экономического рассмотрения, а не в деньгах как таковых, прикладными играми с которыми как раз и занимается, по Кейнсу, финансовая наука: экономический агент может испытывать дефицит денег, однако он есть таковой агент именно в меру собственной способности к экономическому стратегированию. Именно мышление в терминах вложения и ожидаемой отдачи создают практику доверительного (кредитного) управления, а не сами деньги как инструментальные регалии относительной власти.
Доход всегда есть некий процесс получения, аналитически предполагающий (в случае, если он мыслится именно как экономически значимый доход) дальнейшую активность по его отдаче или конверсии во что-то, что даст дальнейший доход, причем в новом статусе – количественном или качественном. Имеющий, в трактовке, три вида: получение из окружающей живое человеческое тело данности или данности собственного тела некоторого полезного ресурса без обмена; обмен собственных сил на внешний ресурс; обмен внешнего телу ресурса на иной, внешний ему, ресурс. В частности, обмен собственных сил или усилий на чужие, представляющий собой кооперацию, работающую по принципу "услуга за услугу". Любая из этих форм получения дохода может осуществляться как регулярно, так и аврально. Например, когда полезный ресурс нужен срочно и представляет собой экзистенциальную необходимость. Между тем, под наиболее регулярным доходом обыденно понимается именно рентный, тогда как два других смитовых мыслятся лишь относительно стабильными и конъюнктурно зависимыми.
То есть деятельностный подход может быть распространен не только на экономику фирмы, но и на формы дохода, и будет связан с вопросом о том, как спонтанный или авральный доход (оптимальным среди которых по рискам и отдаче как раз и является прибыль) превратить в регулярный, то есть рентный (или, если угодно, "квазирентный"). Более того, деятельностный подход может быть распространен на представление о доходах прямым образом и даже быть основой типологизации о них. Но если так, то возможно и обратное суждение: рассмотренная так проектная деятельность оказывается не тем, что превращает авральную деятельность внутри фирмы в регулярную внутри нее же, но (для коммерческой же фирмы) тем, что превращает случайный, авральный или поисково-инновационный способ извлечения дохода или прибыли регулярный или рутинный. Действительно, какую еще цель преследует фирма, превращая собственную авральную работу в регулярно-рутинную посредством проектного творчества, как не цель стабильности получения дохода от своей деятельности и, в перспективе – прибыли с экспансионистским повышением ее нормы (якобы ограничиваемым рыночными механизмами)?
То есть проектная деятельность внутри коммерческой фирмы, при таком ее толковании, есть деятельность по созданию инноваций третьего типа (в неокономическом смысле): увеличение скорости прохода/оборота капитала от... продаж (а чего же еще?), то есть "выпуска" ее продукта клиенту в смысле Элияху Голдрата. Чего в иных случаях можно достигать помимо снижения трудоемкости производства (инновация второго типа) или создания продуктовой новинки, конвертируемой в товар (инновация первого типа). Важно, что создание первых двух типов инноваций не являются непосредственными функциями коммерческого проектного менеджера, поскольку представляют способы внетоварного производства благ (де-факто, искусственного приближения этих благ к статусу регулярно-рентных материальным и организационно-деятельностным способом), которые коммерческая фирма лишь берет на вооружение у тех, кому она обеспечивает доход в виде зарплаты, большей или меньше относительно имеющейся в ойкумене ее присутствия потребительской корзины. Это относится ко всему, включая кинофраншизы.
Добавить комментарий