Презентацию начал Колганов, Бузгалин подошел попозже. Согласно докладу, выход книги мотивирован возникновением разного рода «мозаичных» процессов в обществе, ранее не бывших объектом пристального внимания; как он выразился, эти процессы характеризуются тем, что «мировая экономическая система вступила в полосу нелинейной трансформации, и происходит накопление предпосылок для перехода из царства необходимости в царство свободы».
На слайде презентации «Новые разработки в области методологии политической экономии» написано следующее: «представлена проверенная в процессе исследования различных объектов универсальная модель структуризации и типологизации социально-экономических систем»; «раскрыты причины и негативные следствия «рыночноцентричности» господствующей ныне ортодоксальной экономической теории». На словах же было сказано, что такой, «рыночноцентрический», взгляд на экономику устарел и не имеет объяснительной ценности. (Напомню, что у Григорьева представления о деньгах, стимулирующих углубление разделения труда в системе взаимодействия воспроизводственных контуров и рынков, а также о роли торгово-финансового сектора в этом процессе, составляет основу концепции собственно экономического процесса.)
Далее было отмечено, что во втором томе монографии современный глобальный капитал рассматривается как капитал эпохи его заката, и признается как идущее вслед прочим представлениям теоретиков марксистского направления. Как было сказано Калгановым немного позже, «противоположность капитала и наемного труда обратно пропорциональна энергии противодействия капиталу со стороны труда; напротив, чем эффективнее капитал принуждает работника, тем слабее оказываются предпосылки воспроизводства самого капитала». Ага, сказано про предпосылки воспроизводства капитала! Значит, надо задать вопрос про от, что они думают насчет альтернативных концепций воспроизводства. Из обозначенного противоречия, по мнению авторов, происходит то, что процесс производства начинает создавать, наряду с обычным материальным производством, два полярных сектора: производства «бесполезно-фиктивных благ» и производства «интеллектуально-творческих благ».
Первым признаком позднего характера капитализма обозначен сдвиг в производительных силах, связанных с «прогрессирующим вытеснением человека из процесса материального производства», и этот переход основан на «широком распространии творческих функций в деятельности человека», и на «превращении ресурсов культуры в широком смысле слова в определяющие ресурсы социально-экономического прогресса». И снова творчество.
Также заявлено о превращении денег в виртуальный финансовый инструмент: отказ от «золотого содержания» – причем не только реально, но уже даже идеально – то есть нельзя сказать, что называется деньгами и сколько стоит финансовый инструмент, и это якобы зависит не от природы финансового инструмента, а от отношений между крупнейшими игроками финансового рынка. Сказать такое – значит сказать: «мы, как экономисты, не имеем внятного представления о природе денег и способах их использования финансовым сектором». Что касается неокономики, то у Григорьева есть четкая и прозрачная концепция природы денег, противопоставленная ортодоксальной и подробно расписанная («жетонно-распределительная» против «обменной»), исключающая привязку к драгметаллам как «денежному материалу», а также обширное теоретическое построение насчет того, что есть и как работает финансовый сектор, и как в него попадают деньги.
По словам Колганова, интересным выводом, к которому они пришли в процессе исследования природы капитализма стало то, что категории неоклассики вроде предельной полезности и предельных факторов производства «могут быть объяснены с марксистской точки зрения как реальное отражение превратных фиктивных феноменов, возникающих на поверхности явлений капитализма». (Цитата дословная и, в принципе, я не против явно навеянной Делезом образности научного языка, но вот здесь можно было бы и попроще сказать – обычно витиеватость речи означает прорыв к самому предмету, но еще не целостную его картину).
Далее Колгановым сказано про то, что нынче капитал эксплуатирует не только рабочие качества человека, но и его творческие способности. Опять творчество упомянуто! И, прошу обратить внимание, судя по презентации, положено в основу концептуальных построений авторской монографии. Значит, надо задать вопрос о том, что они имеют в виду под ним – тем более, что в рамках неокономики есть вполне четкий понятийный конструкт. Согласно Григорьеву и группе его исследователей, творчество, или проектная деятельность, есть производство новых рутин и совершенствование старых, в отличие от деятельности по выполнению самих рутин и от аврально-опытной деятельности; иначе говоря, это «деятельность-мост» между ситуативно-хаотичной и выверенно-упорядоченной видами деятельности; или деятельность по созданию порядка из хаоса, она же демиургическая деятельность; или, говоря языком «общей теории систем», антибифуркационная деятельность. Сиречь творчество в неокономике – понятие вполне конкретное и соответствующее известным интуициям, примененное к вопросам управления.
Забегая вперед. Когда после презентации я задал вопрос о том, смогли бы авторы в двух словах сказать, что такое творчество в их системе понятий, Калганов озадаченно молчал секунд 20, после чего изрек, что это сложный вопрос и переадресовал его Бузгалину. Тот мне посоветовал обратиться к отдельной главе в монографии, где идет об этом речь, а также к «Диалектике творчества» Г.С.Батищева, также заявив насчет великой сложности данного вопроса (при этом, наверное, забыв добавить: «недоступного пониманию простых смертных»). Как говорится, «картина маслом». Но нет, я по наивности ни в чем не обвиняю великих и велиречивых профессоров – видимо, подобно Гуссерлю, они считают, что творчество (равно как интенция) – не исходное, а целевое к прояснению понятие. Но, простите, вы хотите по-марксовски освободить творческого человека (или создать такого человека), не будучи в состоянии даже обозначить область определения чего-то такого, как творчество, отбрехиваясь тем, что это «очень сложно»? В том, чтобы обозначить хотя бы такую область, нет ничего сложного, это можно сказать в двух словах. И на самом деле, как оказывается, не так-то уж и сложно. А если это понятие «очень сложное», то это значит, что у человеков нет представления о том, чем они оперируют. Тогда вопрос: а откуда у вас взялись эти понятия творчества и творческого человека и почему при всем отмеченном вы так на нем акцентируетесь?
Во время презентации я задал Бузгалину чуть более конкретный вопрос о том, знают ли авторы про то, что совсем недавно вышла в свет книга экономиста Олега Григорьева. Бузгалин сказал, что он такого экономиста не знает, потом повернулся к Колганову: «ты его знаешь?». «Нет» – ответил Колганов. Ну как же им не поверить!?
Возвращаясь назад. Процесс глобализации авторы относят к 1970-м годам, обозначая ключевым противоречием этого процесса глобальную мобильность капитала и локализованность труда (а я-то думал, процесс глобализации начался, по меньшей мере, когда Жюль Верн написал «Вокруг света за 80 дней»). В рамках этого россйский капитализм характеризуется авторами значительной докапиталистической, феодальной, компонентой, из чего проистекает его периферийный характер. В этом смысле противоречия с Григорьевым нет, равно как особой новости не только в этом, но и в том, что вся глобальная капиталистическая система в целом проявляет признаки движения в феодальную сторону.
Альтернативной сегодняшнему миру авторы предлагают стратегию опережающего развития, базирующуюся на реальных предпосылках. И если раньше, по словам Калганова, развитие экономики определяло производство средств производства, то теперь развитие экономики определяет сферы образования, науки и культуры – те, где создается «главная производительная сила современно эпохи – человек, наделенный творческими способностями». Поскольку подошедший к тому времени Бузгалин молчал, очевидно, это была позиция обоих авторов. Здесь речь даже не об их способности определить способности творческие, а о том, что кто-то, похоже, совсем не знает истории возникновения современных «образования», «науки» и «культуры», порожденных капиталистической эпохой и являющихся ее современниками; ибо здесь противопоставляются несравнимые вещи: воспроизводственные макрофакторы против «производства средств производства», являющегося частной важностью в частной работе Ленина, в качестве максимы распространявшейся лишь в системе СССР, давно не существующей в пространстве постсоветского капитализма и не имеющей объяснительной силы для капиталистической экономики в целом. Это не говоря про то, что капиталистическая наука, или наука эпохи НТП, а также внедрение инноваций, есть основа капиталистического развития. Это давно и много кем писано (в том числе несколько вещей как раз на эту тему есть и у меня), а у Григорьева представление о кризисе научно-технического прогресса – один из краеугольных камней в его неокономических построениях. И я даже не хочу подробно разбирать всю эту понятийную путаницу.
Далее речь пошла про развитие личностных качеств человека для экономики (нельзя не согласиться) и широкой системы общественного регулирования такой экономики, а потому примером был, ничтоже сумняшеся, взят скандинавский капитализм с социалистическим лицом; отсюда – вывод о достижимости чего-то, что позволяет действовать, «не выскакивая за пределы основ современной рыночной экономики».
Далее слово взял Бузгалин, согласившийся с вышеизложенным и сразу добавивший, что современный марксизм «не является доминирующим ни в экономике, ни в философии, ни в политологии, ни в социологии», справедливо указав, что работающие сквозным образом редкие авторы неомарксистского толка делают прорвы.
О разнице экономических систем и проблеме их взаимодействия ранее авторами речь не велась – насколько я знаю, а таперь и вижу по более близкой презентации их идей; и, по-видимому, они не выходят за рамки универсалистско-балансовой методологической установки экономической ортодоксии. В этих же рамках работал Маркс, а потому не мудрено, что и авторы, заявляющие о наследовании теории и метода Маркса, работают в той же парадигмальной установке, не обозначавшейся ни самим Марксом, ни прочими авторами, в явном виде (представление о возможности «поливерсального» моделирования социально-экономических процессов, примененное к неокономике Григорьева – моя заслуга, и я предполагаю содержательное развитие этой темы дальше; дисбаланс в отношениях различных по уровню разделения труда экономических контуров и рынков вследствие действия фактора денег – основа неокономики О.Григорьева).
Первый же свой вопрос после выступления Бузгалина я задал ему о том, возможно ли выстроить приоритет позиций между Бем-Баверком и Розой Люксембург как наиболее въедливыми критиками Маркса с антагонистической и протагонистической сторон, искавших противоречия в томах «Капитала». Бузгалин ответил, что полемика Люксембург с Ульяновым – одна из красивых страниц в истории, однако авторы не входили в этот пласт вопросов, касающихся отношения между центром и периферией. На взгляд авторов, классический индустриалный капитализм имеет внутренние возможности развития, в каковом смысле Ленин был прав, хотя и не отрицал того, что «есть проблема отношений и подчинения того, что Валлерстайн назвал периферией». Далее снова несколько раз за 1,5 минуты были упомянуты Ленин и Валлерстайн. Вообще-то я спрашивал про сравнение позиций экономиста Люксембург и экономиста Бем-Баверка относительно противоречий Маркса, а не про полемику экономиста Люксембург с юристом Лениным. Ну да ладно. Далее Бузгалин стал говорить про суть критики Маркса Бем-Баверком насчет трудовой теории стоимости и противоречием между 1 и 3 томами «Капитала» – «хотя это, наверное, не то, о чем Вы спрашивали». Я ответил, что это как раз то самое. Бузгалин сказал, что найденное Бем-Баверком противоречие разрешается при помощи «притчи о гордиевом узле». Вот ведь, как просто! А вот у Григорьева это противоречие разрешается при помощи интерпретации «догмы Смита» – того, что если бы Маркс корректно принял распадение цены товара на зарплату и ренту, то трудовая теория стоимости у него бы сошлась с теорией эксплуатации, а Бем-Баверк, похоже, знал все это, да не сказал. Но, видимо, по мнению автора монографии, лучшее средство от головной боли – гильотина. Дальше он повел вполне логичную речь о том, что стоимость сосчитать нельзя, и что у Маркса об этом написано, ибо она есть общественные отношения, которые сосчитать нельзя. По его мнению, общественно необходимые затраты труда – абстракция, которая ни в чем не исчисляется, тем более в часах рабочего времени (у Григорьева труд как раз исчисляется в часах затраченного времени, по-разному оплачиваемого в разных странах на единицу этого времени – на основе чего, кстати, может быть представлен экономический смысл валютных котировок). Сосчитать же, по Бузгалину, можно цены, которые в реальной экономике проявляются как цены производства. Согласно ему, справедливой и честной стоимости не бывает.
Далее, по Бузгалину, позитивист встает в тупик, ибо для него то, что нелья посчитать, не существует; а диалектическая логика, с которой они работают, действует там, где считать нельзя, ибо работает с качественными трансформациями и анализирует противоречия. Отчасти это совпадает с позицией Григорьева против математизмов, а также в смысле диалектического метода, только у Григорьева подход глубже: диалектическую методологию он противопоставляет аксиоматической и нормативной, а распространение в экономической науке математизмов он связывает с отсутствием вменямой теоретической конструкции (в чем едва ли расходится с авторами-марксистами). От себя добавлю: вообще-то любая логика работает с качественными трансформациями и анализирует противоречия, вот только диалектическая берет противоречие как начало конструктивных трансформаций – что, опять же, органично вписывается в «дисбалансовую» концепцию неокономической исследовательской программы. А куда именно вписывается диалектическая логика в построения Бузгалина-Колганова, кроме как в канву «следования марксистской методологии»? Их двухтомная монография способна дать ответ на этот вопрос? Далее Колганов напомнил, что противоречие междй первым и третьим томами «Капитала» – существенный вклад Маркса в экономическую теорию, давшее жизнь огромному потоку экономической литературы. Так ведь критика Бем-Баверка – это противоречие 1 и 3 томов, а критика Люксембург – противоречие 1 и 2 томов. И при чем тут Ленин? Вижу, что ответ дан в рамках того, что они знают и видят, и вижу, что ответ на мой вопрос не дан.
Много других интересных вопросов там было задано не только мной, и на них были даны весьма любопытные ответы. ИМХО, по сумме очков пока побеждает Григорьев. С разгромным счетом. Ибо у него есть своя теория, а у них ее, похоже, нет. А теория – это порядок. А порядок, как говорил классик, бьет класс.
Добавить комментарий